Президент "Лукойла" в интервью ТАСС на Петербургском международном экономическом форуме рассказал об основных направлениях новой стратегии компании, проектах за рубежом и в России, перспективах отрасли, ценах на нефть и налогообложении
— Начнем с того, что вы сейчас готовите новую стратегию. Есть уже понимание того, что в ней изменится, на чем компания сконцентрируется, какие основные изменения будут в ее деятельности?
— По стратегии, мы надеемся, основные работы пройдут уже в июле-августе. У меня есть идея собрать наших руководителей в конце сентября в городе Когалыме, всех руководителей, для того чтобы обсудить стратегию в течение двух-трех дней, чтобы посекционно мы могли более детально проработать ее, потому что это достаточно непростая макроэкономика. И уже в ноябре вынести на совет директоров. Самые главные в стратегии акценты делаются на геологоразведке и добыче нефти, точечно мы будем рассматривать, конечно, нефтехимию, мы рассматриваем монетизацию наших газовых каспийских активов на площадке комплекса в Буденновске. Мы все-таки окончательно выдержим все параметры нашей дивидендной политики, это будет концептуально внесено в стратегию развития компании, то есть мы будем все эти годы ответственны перед нашими акционерами.
У нас амбициозные планы по развитию наших проектов на территории Ирака, все-таки геологоразведка десятого блока дала очень хороший результат. Сегодня уже 7 млрд баррелей мы видим после бурения двух разведочных скважин, уже следующая, третья скважина заложена. Мы уверены, наши геологи уверены, что будет увеличение запасов. Мы все-таки активно работаем над проектами в Иране, я надеюсь, что осенью все же будут готовы и технологические, и, если будет готов закон, экономические параметры. Хотя у нас постоянно идут переговоры, уточнения. Мы уже готовы, но, к сожалению, пока закона нет.
— Раньше вы говорили, что подписание контрактов с Ираном возможно осенью, этот срок сохраняется?
— Так же осенью. Все-таки выборы прошли, практически преемственность сохранена, мы надеемся, что все-таки к осени, как и было ранее заявлено, мы получим окончательное решение.
Может быть, это даже не будет законом, но это будет акцептованный контракт, который экономически будет нас стимулировать на инвестиции.
— Если оптимистично, то это октябрь-ноябрь?
— Да, где-то так. Конечно, все равно в нашей стратегии заложено развитие российских активов. То есть Северный Каспий продолжает развиваться и продолжает нас радовать, мы продолжим геологоразведочные работы, мы будем вводить новое месторождение Ракушечное. Поэтому работы много, десятилетка будет наполнена планами. И красной нитью проходит везде обеспечение свободного денежного потока на протяжении всех 10 лет.
— Если говорить об оптимизации активов, вы рассматривали вариант продажи АЗС, но отказались от него, тогда какие еще есть варианты? И что будете делать с АЗС? Может быть, вернетесь к идее их сдавать в аренду?
— Мы продолжаем оптимизировать наши активы. Вы знаете, мы сперва продали Венгрию, Чехию, Словакию, сейчас Украину; Литва, Латвия, Эстония, Польша — это те активы, которые не интегрируются в нашу сырьевую базу, в наши потоки нефтепродуктов.
Мы рассматриваем российский рынок. Сегодня после налогового маневра крайне низкая маржа на АЗС. Плюс имиджевые риски, постоянно мы находимся под давлением и антимонопольного комитета, и в стратегии мы заложили то, что в связи с той низкой маржой и теми рисками, которые существуют, рекомендации на правление за десятилетие продать эти активы и сконцентрироваться на геологоразведке. Правление рассматривало, пока мы отложили этот вопрос, в десятилетнюю стратегию вопрос по российской рознице не вносится, но над ним постоянно мы работаем. Что касается других активов, да, у нас есть низкорентабельные месторождения нефтяные, которые находятся в поздней стадии разработки и из-за мощности не представляют для нас интерес в будущем. Мы будем их, конечно, тоже продавать, потому что они очень низкомаржинальные для нас.
— Есть кто-то, кто интересуется?
— Конечно. Весь мир активы покупает, продает, поэтому это естественный процесс.
— Вы продаете, а что-то купить не планируете?
— Рассматриваем, но сегодня нет явно выраженных объектов. Поэтому тот денежный поток, который мы имеем в будущем в течение десятилетий, по проекту десятилетней нашей стратегии, он позволяет крупные приобретения. Но при всем при том мы сохраним свободный денежный поток.
— То есть, если появится хорошее предложение на рынке для покупки, это будет добыча или переработка?
— Добыча. Только добыча и геологоразведочные работы.
— С Ираком давно ведете переговоры о пересмотре контракта. За последнее время у вас сблизились позиции?
— Это не только мы ведем переговоры. Все операторы проектов, которые находятся на территории Ирака, они ведут переговоры о корректировке этих контрактов.
Пока мы все находимся в одной стадии. Иракское правительство ведет эту работу, но пока продвижения, к сожалению, нет. Мы надеемся, что в июне месяце, в июле консультанты дадут какие-то варианты министерству нефти Ирака, мы надеемся, что они будут рассмотрены и потом с нами обсуждены. Мы все-таки надеемся, что их процент будет оптимизирован. Пока продвижения нет.
— Но в позиции самого Ирака это чувствуется?
— Они чувствуют, что нужны какие-то изменения, потому что разочарование инвесторов есть, новых проектов нет.
— В случае изменения условий контрактов в более привлекательную для вас сторону вы готовы еще что-то смотреть в Ираке?
— Мы готовы, конечно, и смотреть новые геологоразведочные проекты, мы готовы рассматривать совместно с иракской стороной интенсификацию разработки месторождений.
— Есть какие-то объекты, которые вас уже интересуют, с условием изменения контракта?
— Пока блок десятый мы рассматриваем, он очень перспективный, мы рассматриваем ряд территорий, которые являются на севере от Западной Курны — 2, то есть мы бы хотели провести там геологоразведку. Но все упирается в то, какая будет наша финансовая составляющая.
— Они какие-то данные предоставили по этим объектам на севере?
— Пока нет. Пока мы ведем переговоры, надо решить этот вопрос.
— Если говорить о проектах в России, "Лукойл" первым начал реализовывать амбициозный проект на Таймыре.
На какие результаты рассчитываете?
— Сейчас забой скважин составляет где-то около 1800 метров, то есть бурение идет в штатном режиме, скважина будет первая, поэтому она достаточно непростая, неизвестный геологический разрез, поэтому она будет достаточно медленно буриться. И глубина впечатляющая — около 5000 метров. Когда мы входили в проект, наши геологи выбрали эту территорию, используя все исторические материалы геологические, которые есть, все те данные, которые были и в советский период времени, и в новейшей нашей истории. Поэтому они выбрали это по признакам того, что там могут быть углеводороды. То есть мы исходили из того, что там должно быть сосредоточено от 50 до 200 млн тонн запасов. То есть, если это подтвердится, тогда, конечно, можно делать экономическую модель, встанет вопрос, как разрабатывать месторождение, как транспортировать продукцию до потребителя. У нас есть три варианта. Первый вариант — это труба до ВСТО совместно с "Транснефтью", второй вариант — это нефтепровод на Ванкор в сторону "Роснефти" совместно с "Роснефтью", конечно. И третий вариант — это по принципу Варандейского терминала, опыт у компании достаточно хороший есть, строительство терминала и вывоз нефти по Северному морскому пути совместно, это третий вариант, то есть совместно с "Новатэком" можно формировать караван по доставке грузов до потребителя. Все эти варианты можно оценить после того, когда будут известны запасы.
— Недавно вы обращались к руководству страны с просьбой объявить новые тендеры на шельфе Балтики, насколько этот регион перспективен для компании?
— Мы ведем там геологоразведку. Мы смотрим в основном прибрежные участки, это небольшие месторождения, но с действующей инфраструктурой они могут быть экономически эффективными. Это достаточно небольшие месторождения, мы там прогнозируем месторождения запасами от 500 до 1,5 млн тонн, то, что новые. Это только для поддержания действующей добычи. Но экономически это будет эффективно.
— Сейчас Россия участвует в соглашении с ОПЕК, мы исполним те решения, которые будут нам предписаны Министерством энергетики России, мы считаем, что это сегодня осознанное действие, направленное не на повышение цены, а на стабилизацию цены, что даст возможность и производителям, и потребителям и в настоящий период, и в будущем не иметь стрессов от резких скачков нефти и вверх, и вниз. Потому что все это взаимосвязано. Поэтому мы надеемся, что цена в среднем сохранится на уровне $55 за баррель к 2018 году. В дальнейшем будет рост, наверное, учитывая дефицит. Мы не видим цифр каких-то астрономических, выше $60, в ближайшие три года, потому что достаточно эффективно развиваются энергосберегающие технологии, альтернативная энергетика. Достаточно активно развиваются нетрадиционные месторождения. Плюс стабильная цена $55–60 нашу компанию устраивает даже в стратегический период.
— То есть в десятилетней стратегии вы ориентируетесь на $60?
— Да, потому что мы тоже участвуем в проектах и альтернативной электроэнергии, в том числе строим пилотную на территории Российской Федерации электростанцию солнечную. Поэтому мы имеем сейчас возможности вести диалог с другими странами, предлагая свои услуги.
— Если говорить в целом о тенденциях в отрасли, при высокой цене на нефть все надежды связывали с освоением арктического шельфа, если цены не вернутся к уровню $100, при котором эти проекты рентабельны, в каком направлении будет развиваться отрасль? Ждать ли укрупнения игроков или наоборот?
— Нет, арктический шельф очень перспективный. Он перспективный, но это, конечно, большие затраты. Соответствующая цена, конечно, будет объективной. Сегодня мы ориентируемся на понятие эффективности разработки наших действующих месторождений, увеличение коэффициента извлечения нефти или приведение его как минимум до 50%. Это огромный пласт работы, который мы пытаемся поднять. Второе — это так называемые традиционные запросы, которых у нас огромное количество. Мы сегодня создали не просто опытно-промышленные группы, мы ведем промышленную разработку баженовских пластов, испытываем все технологии, подыскиваем ключи к этим месторождениям, уже вложили серьезные деньги для промышленной разработки этих месторождений. Я уверен, что в ближайшие несколько лет бажен даст результат, возможность эффективно их разработать. Потому что технологии есть, их надо прилагать к конкретным месторождениям. Это наше будущее.
— Как вы оцениваете возможное введение НДД (налог на добавленный доход. — Прим. ТАСС) для российской нефтяной отрасли, что компаниям интереснее — адресные льготы или новая налоговая система?
— Я считаю, что, скорее всего, будет принят закон по НДД. Но это эксперимент, мы должны понимать, это эксперимент всего на пять лет, это всего-то 15 млн тонн. То есть это эксперимент, а мы вокруг него такой ажиотаж делаем нездоровый. Чего мы боимся? Минфин постоянно сопротивляется. Давайте проведем эксперимент, увидим эффективность, если не увидим эффективность, то мы вернемся к исходному.
— Как вы считаете, должна быть глобально новая налоговая система? Или вы поддерживаете адресные льготы?
— Если не будет глобально новой системы, то мы не удержим добычу нефти на уровне. Нельзя работать вечно на льготах. Нужно новое законодательство, которое будет учитывать и инвестиции, и себестоимость производства, потому что все месторождения разные. Такой механизм самый хороший — это налог на добавленную стоимость. Надо иметь возможность добывать нефть из любых месторождений, если это будет необходимо стране.
Беседовала Евгения Соколова
|